Говоря о сочетаемости вина с женщинами, приходится всегда учитывать массу стереотипов: во-первых, вино и так существует для них (в представлении среднестатистического Васи в трико), во-вторых (и британские ученые опять это доказали), женщины гораздо сильнее подвержены алкоголизму и выпивают гораздо чаще и больше мужчин. Ну и наконец, зачем к женщине подбирать вино? Только чтобы послевкусием стала прекрасная постельная сцена.

Вечно бегая с ведрами то австрийского рислинга, то полнотелой Риохи по заведению, где она – арт-директор и все равно что пиарщик, Влада Лесниченко в стереотипы совершенно не вписывается. И это не обязательно означает, что она готова предпочесть крепкое, немедленно напиться и после отказать своему мужчине в удовольствии разделить на двоих бутылку-другую игристого. Сейчас она верная помощница испанского шефа Адриана Кетгласа и энерджайзер московской винной индустрии, ничего с этим не поделаешь – прошлый опыт в пиаре виноторговой компании, открытие и управление сетью винотек не могли пройти даром. Сейчас, войдя в AQ Kitchen на Большой Грузинской, трудно не поймать её волчок, задача которого – раскручивать окружающее пространство.

– Чем ты занимаешься в ресторане в ежедневном режиме? По долгу службы, например, следишь за финансами и экономикой?

– Нет, я экономикой занимаюсь из любви к искусству.

– То есть из-за своих старых заслуг?

– Да. Понимаешь, когда ты работал, отвечая за всю эту «кухню», ты понимаешь, что не можешь делать некоторые шаги. Я, например, не могу сюда пригласить певицу с арфой за пятьдесят тысяч рублей гонорара, потому что у неё только перевозка этой арфы двадцать пять стоит. Хотя это круто и весело. Понятно, что экономика мне не позволит сделать удачное мероприятие с таким бюджетом.

– Ты что, действительно пригласила бы сюда артистку с арфой? Или это фигура речи?

– Нет, не фигура речи. Знаешь, мы хотели сделать мероприятие ночью с мыльными пузырями и с мороженым на азоте: соответственно, идет пар, пузыри, арфа… Арфистка играет, допустим, Майкла Джексона 80-х. Было бы прикольно. Но от всей этой идеи остались только азот и пузыри. И то пузыри начали лететь людям в тарелку, и все сказали: «Выключай!»

– То есть креатив упирается не только в деньги, но еще и в чисто технические вещи?

– Да, о которых думаешь в последний момент. Очень красиво для съемки, но ты сидишь, ешь, а вокруг тебя лопаются пузыри и лезут в тарелку. Понятно же, что это не те пузыри, которые мы в детстве разводили с мылом домашним или шампунем, а какая-то химия ужасная. Поэтому мы остановили машину и решили: всё, без пузырей!

– Смотри, ну раз мы начали с твоего сегодняшнего места работы... Как сделать так, чтобы заведение было живым? Можно же просто открыть ресторан, и люди всё равно в него будут ходить есть, потому что хорошая кухня, хороший шеф, и так далее. Ты отвечаешь здесь больше за креатив, за арфу, за всё, что связано с тусовкой?

– Вот видишь, мне повезло, потому что я все-таки немножко могу влезть и в меню. Мы с ребятами советуемся все вместе, что сделать. Соответственно, и вино на мне. А когда у тебя есть база продуктовая, база материальная, то тебе уже легко строить базу духовную. Атмосфера создается, когда ты досконально знаешь всю подноготную.

– А вот интересно, вино – это в принципе было первое, что ты попробовала?

– Ага, сразу после молока.

– В Ростове?

– Да, у нас был маленький виноградничек, им занимался дед. Я помню, летом приезжаешь, забудешься, что он вино делает, кто-то в калитку позвонит, и ты резко открываешь занавеску, чтобы узнать, кто там, а там рука дергается резиновой перчаткой на баллоне – когда ферментация шла, надевали перчатку, и она надувалась, как рука мертвеца. Он вино подваривал сначала, как настоящий бургундец, потом ферментировал и разливал. Всю зиму это произведение стояло в подвале. Правда, выдержка была в бутылках, естественно. Никаких бочек не было. Так делалась «Изабелла». Поэтому когда мне сейчас говорят, что в «Изабелле» нашли метиловый спирт, поэтому все от неё умирают, печень разлагается вместе с мозгами, мне прямо страшно становится. Это как вообще? Мы всю жизнь это пили… Помню, я приезжала совсем маленьким ребенком к дедушке с бабушкой, и мне обязательно наливали на 1 мая, на 9 мая, на дедов день рождения. На Новый год, правда, нет.

– То есть ты продолжательница дела родителей?

– Ты знаешь, да. Все, что делал дед, я всем успевала позаниматься. Он был директором мебельной фабрики, и это было одним из моих первых основных мест работы. А работаю я с 14 лет, и в самом начале я была помощницей воспитателя в детском саду. Золотое время! В 14 лет меня запустили, дали трудовую книжку. И позже я успела попиарить мебель. А вино из «Изабеллы» – это было дедовским хобби.

– Ты поэтому знаешь всех ребят ростовских, которые вином занимаются?

– Ну, не всех. Основных – конечно. Я очень слежу за ними. Когда всё это российское виноделие только возрождалось, лет пять назад, мы сделали русский ужин, собрали виноделов. И они тогда, по-моему, нашли общий язык. Только-только шестеренки начали работать. Это было очень круто. Мы тогда собрали из наших постоянных гостей самых-самых «сливочных», и они попробовали впервые русское вино. Мероприятие началось чуть ли не с драки – собирались бить друг другу морду – и закончилось диким братанием. «Пацаны, давайте номера, будем созваниваться».

– А почему всегда нужно делиться, пробовать, рассказывать, какое у кого вино? Показывать его всяким рестораторам. Можно же просто договориться с сетями или с дистрибьюторами, и всё. К чему такое миссионерство?

– А из любви к искусству.

– Просто потому что скучно?

– Потому что ты этим горишь. Если бы ты любил, не знаю, красную смородину, ты бы тоже всем рассказывал: «Блин, ребята, красная смородина – это кайф! Её можно и с мороженым, и с мясом, и вообще». Понимаешь, когда ты горишь чем-то, ты всё равно пытаешься этим поделиться. Если у тебя вино – всего лишь вариант зарабатывания денег, ты получаешь за это зарплату, а любишь на самом деле пиво или водку, – это несогласованность. Такое редко бывает, но я допускаю, что возможно. Он подумал, что любит вино, пришел, поучился, а потом – ни фига, не получается.

– А ты можешь продать мне вино? Рассказать мне, словно я не знаю ничего вообще.

– Слушай, ну я обязательно про тебя сначала узнаю. Спрошу: «А вы кто? Что вы любите? Где последний раз были?». То есть узнаю на уровне человека, не на уровне вина. Вино – это потом. Главное – что человек из себя представляет. Приходили однажды ребята сюда, дядьки с завода. Они говорят: «Мы всё пили. Брунелло – нет, Шатонёф – нет, Амароне – нет. Всё пробовали». Меня просят: «Иди поговори с ними». Я им: «Вы что, везде были? Всё пили?». Они мне: «Да». Я в ответ: «Крутые дядьки! Давайте армянское. Дорогое страшно, что ужас. История виноделия – такая же, как у греков». (Речь идёт о вине Zorah Karasi из сорта арени нуар, в 2012 году это вино вошло в десятку лучших вин мира по версии Bloomberg – прим. ред.). Арени нуар – это автохтонный, больше нигде не выращивается, только в Армении. Вот это всё: вкопанные амфоры на 20 процентов в землю, перепад температур, бла-бла. В общем, они выпили со знанием дела. Я спрашиваю: «Ну как, понравилось?». Они говорят: «Прикольно. Мы себе галочку поставили, но больше никогда не будем». «Ну, я ж вас поразила?», – спрашиваю. Они: «Вообще супер!».

– Но ты же понимаешь, что люди пьют исключительно то, к чему привыкли? Это в принципе вопрос потребления. Было бы здорово, если бы большинство готово было воспринимать и пробовать что-то новое. Но как правило, у человека шоры, правда?

– Да-да, особенно у нашего. Который привык пить два эти вина на «С»: Solaia и Sassicaia.

– Как ты пробуешь вино? Что ты в нем чувствуешь?

– Ты знаешь, первым делом, когда я пробую вино, я сразу думаю, с чем его сочетать.

– Серьезно? То есть ты думаешь, грубо говоря, чем закусить?

– Да. Потому что я, честно говоря, очень люблю поесть. И я очень рада, что нашла вино для себя. Я смотрю иногда девочки на Фейсбуке пишут: «Ой, я выпила бокал вина, завтра буду заниматься в два раза больше». Я не понимаю. Я проверила на себе: если я вечером поела мяса просто так, у меня плюс в весе на утро есть. Но если с вином – ничего! Может быть, это зависит от организма, какого-то уровня кислотности, состава крови или чего-то еще. Но если я поела красного стейка – а я люблю в стейке обязательно жир, особенно хлеб туда помакать после – и запила его красным вином, я просыпаюсь – либо минус, либо ноль на весах. Сто раз проверено! Поэтому я вообще не боюсь есть мясо на ночь. Я где-то слышала, что говорят: «Посмотрите на животных. Что делает лев, когда съест мяса? Спит. А что делает антилопа, когда поела траву? Она начинает дальше бежать». Поэтому, когда ты ешь траву, углеводы, ты должен ходить, бегать, плавать. А если ты съел мяса, да еще и с вином – сиди и расслабляйся.

– А если ты выпила лишнего вечером, то утром как?

– Ну, я вообще пью немного, это просто так кажется. У меня все очень быстро происходит. То есть, если я бухаю профессионально – скажем, вот этими маленькими порциями, – я очень редко сливаю (в специальные плевательницы – прим. ред.), потому что мне кажется, что плеваться на людях неприятно.

– Всегда хотел спросить именно об этом!

– Особенно если мне нравится вино – ну как я буду плеваться?

– Но если только ты за рулем?

– А какая разница? Если ты за рулем и вот это сплевывал, у тебя во рту всё равно уже всё чувствуется. Тебе мент любой скажет, что ты пил, даже дышать не надо.

– А ты не считаешь, что большинству людей все равно, что они пьют? Я имею в виду, неважно: «ну, оттенок и оттенок».

– Нет, они что-то чувствуют. У меня есть друзья, которые склонились на вино. Они всю жизнь пили водку – семейная пара, совершенно потрясающая. И вот мы познакомились. Стали дружить. Они узнали, что я работаю в вине, и попробовали пить вино. И говорили: «Всё очень вкусно, классно. Но когда мы выпиваем такую же порцию, чтобы сублимировать водку…». На водку им нужно полбутылки каждому. А вина нужно выпить в три раза больше. И когда они выпивают в три раза больше вина, чтобы подойти к ватерлинии, лимиту по спирту, они просто падают и засыпают. Не потому, что они пьяные, а потому, что им спать хочется. Вино действует на них совершенно усыпляющее.

– Интересно, у меня вечно был такой стереотип: водка всегда одна в принципе.

– Вот представь себе, они отличают оттенки. Я думаю, что если их посадить на слепую дегустацию и поставить «Белугу», «Русский стандарт», еще что-то – они абсолютно угадают. Они считают, что «Абсолют» – это чистый маркетинг, что она довольно, как они говорят, жёсткая. А вот «Белуга» раньше была более мягкая, а сейчас она «стала коммерческой и испортилась».

– К теме «Женщины и вино». Говорят, алкоголизмом легче болеют женщины, и в принципе более падки на алкоголь. Как ты считаешь, алкоголь не портит имидж женщины?

– Я считаю, нет. Особенно сейчас. Сейчас алкоголь – это такая модная штука. Раньше, когда женщина говорила: «Да что вы, я не пью», все нахваливали: «Вот какая хорошая женщина, она не пьет!». А сейчас женщина говорит: «Фу, я не пью», и ты думаешь: «Ну и скучно же будет с тобой, скорее всего». Это зависит и от возраста. Если тебе 17-летняя девушка говорит: «Налей, дружок, я очень люблю выпить», – это будет выглядеть странно. А в 30 лет это, конечно, уже вполне пикантная черта. Я тебе скажу, что я раньше не замечала за собой одного момента. Но иногда по вечерам мне стало так хотеться выпить, что я перестала это скрывать. Я иногда говорю детям: «Дети, мама хочет выпить». Дети кивают: «Понятно», – и идут играть к себе в комнату. Ну, старший уже не идет играть, а младший говорит: «Да, мамочка».

– То есть тут нельзя провести гендерные параллели?

– Знаешь, как… Вот у меня есть дизайнер, с которым я очень давно работаю, и он любит виски. Односолодовый, торфяной, чтобы воняло сапогом, лыжной мазью. Я ему предлагаю: «Давай вино уже пить». Он мне: «Представь, я вот эту дрянь пью, и как ты думаешь, на какое вино я могу перейти?» Я сходу отвечаю: «Знаю. Ты можешь перейти на самый ужасный австралийский шираз, у которого 18 градусов крепости! Давай попробуем?». Сработало. Он сейчас уже понимает, что и пино нуар – это прикольненько. Но пока только новозеландский, потому что бургундский кажется ему довольно жидким. Если мы берем среднестатистического мужчину, он, скорее всего, будет искать виски в вине или коньяк. Он будет пить насыщенное, полнотелое, дубильное, с высоким содержанием алкоголя. А девушка, после того как она всю жизнь пила что-то полусладкое, тоже будет отвергать рислинги.

– Ты могла бы стать русской Дженсис Робинсон?

– Нет, я бы с удовольствием, но мне надо сесть и тупо выучить классификацию. И каждый раз не заглядывать, не вспоминать, кто на втором месте, а кто на третьем. Нужны более фундаментальные знания и не нужно отвлекаться ни на что. Дженсис Робинсон, – она же очень узка в своей работе, она вот только это знает и больше ничего.

– Да, у нее есть свои пиарщики, условно говоря.

– Понятно, что она была первой, за нее зацепились. Первая женщина, которая пишет о вине. Потом она уже смогла взять себе пиарщика. Сейчас на нее работает огромная структура. У нас есть свои Дженсис Робинсон в Москве. А чтобы пиарить, у тебя должен быть склад характера такой...

– Нужно быть над чем-то, но любить пыль и блестки…

– Да-да. И реально всех любить. Есть люди, которые не хотят всех любить, им удобно это. А я, если я с кем-то поссорюсь, страдаю физически. У нас с Кетгласом страшная ссора произошла, и мне прям плохо. У него сложный характер. А я страдаю, уже сама готова приползти на коленях, потому что мне некомфортно, мне это страшно некомфортно, и это забирает много сил.