«В 2000 году я случайно столкнулась с выдающимся мошенником по имени Харди Роденшток. Это было в самом начале моей работы в компании Morrell & Company, занимающейся продажей старых и редких вин. До этого я окончила Бостонский университет и курсы профессиональных сомелье и успела поработать в нескольких нью-йоркских ресторанах. Харди Роденшток, представлявшийся немецким коллекционером и дилером, стал одним из моих первых клиентов. Он написал, что хочет купить у нашей компании несколько бутылок редкого вина, но сначала должен получить подробную информацию о них.

Роденшток стал выяснять, как выглядят бутылки, какие у них штампы на дне, что напечатано в нижнем левом углу этикетки и еще кучу неочевидных деталей. Затем он попросил меня сфото­графировать несколько бутылок и прислать ему снимки. Хорошо, что мой начальник Питер Моррелл застал меня за этим занятием и спросил имя клиента, для которого я так стараюсь. Услышав фамилию Роденшток, он тут же воскликнул: «Да про него же все говорят, что он подделывает вино!» Теперь-то я понимаю, что аферист, многие годы зарабатывавший миллионы на продаже контрафактного вина, хотел воспользоваться моими услугами, чтобы случайно не купить свою же фальшивку. После того случая я и заинтересовалась, кто и зачем подделывает вино.

Мировой рынок фальсифицированных коллекционных вин оценивается в сотни миллионов долларов и устроен на манер успешного аукционного дома. Собственно, настоящие аукционы тоже помогают мошенникам проворачивать крупные сделки, размещая их фальшивки в своих каталогах. Например, владелец Acker Merrall & Condit лично помогал еще одному знаменитому аферисту Руди Курниавану составлять провенанс для его дешевого вина. Он даже привлек своих друзей, чтобы те ссудили Курниавану несколько миллионов на производство подделок. Я еще в 2002 году заподозрила, что с этой коллекцией «редких» вин что-то неладно, а в 2005-м уже во всеуслышание заявляла, что Курниаван — преступник, но мне никто не верил. Арестовали его только в 2012 году, а до тех пор богачи из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса воображали себя тонкими ценителями вина и закатывали роскошные обеды с той кислятиной, которую Руди мешал на собственной кухне.

Поддельное вино очень сложно вычислить — для наиболее полного анализа необходимо открыть бутылку, а на это не всякий владелец согласится. Последние 15 лет я зани­ма­юсь как раз тем, что определяю подлинность вина по внеш­ним признакам. Если коллекционер приобрел партию и заподозрил фальшивку, он звонит мне, и я отправляюсь в его погреб с профессиональным фотографом. Для начала мы фотогра­фи­руем каждую деталь на бутылках, вызывающих вопросы, а после я внимательно изучаю снимки. Во время крупных расследований я взяла за правило не фотографировать больше 30 бутылок в день, чтобы глаз не замыливался.

В первую очередь я смотрю на стекло. Не знаю, как это объяснить, но со временем ты начинаешь чувствовать, какой толщины, прозрачности и цвета должна быть та или иная бутылка. Бывает, достаточно взять бутылку в руки, чтобы сразу отличить некачественную подделку. Если ты име­ешь дело с вином, за которое выложили 5 тысяч долларов, а разлито оно в бутылку из тонкого стекла, как какое-нибудь чилийское мерло, понимаешь, что мошенники были попросту ленивыми.

Закончив со стеклом, я перехожу к металлической капсуле, которой запечатано горлышко, и к этикетке. Мошенники часто прокалываются на том, что забывают очевидное: все элементы винной бутылки старятся одновременно. Если капсула выглядит так, будто побывала на войне, а этикетка при этом новая, я живо представляю себе женщину с лицом модели и телом 70-летней домохозяйки — подвох чувствуешь сразу. Затем я смотрю на пробку и проверяю, соответствует ли она необходимым для того или иного сорта вина размерам, качеству, возрасту, есть ли на ней все нужные маркировки. Как-то я обнаружила бутылку 1961 года, на пробке которой едва заметно была исправлена последняя цифра: вокруг единицы проступала тень четверки. Разница в три года, но цена отличается в разы.

Самая интересная часть моего исследования — этикетка. Большинство производителей вина используют определенный вид бумаги в определенный период времени. Поэтому необходимо убедиться, что бумага правильного цвета, нужной толщины и веса, что нанесены необходимые водяные знаки. И, разумеется, нужно проследить, как эта бумага окислялась со временем. Мастера подделок используют разные техники, чтобы искусственно состарить этикетку: пропитывают ее чаем, кофе, грязью или табаком, покрывают древесной смолой, даже запекают в печи. Но качес­тво бумаги — еще не все. Не менее важно качество печати. У меня собрана огромная база этикеток разных эпох и регионов; я знаю, какие шрифты и даже чернила используют виноделы. Часто фальшивки удается распознать как раз на этом этапе — на искусно состаренной бумаге при увеличении вдруг проступает дешевая печать, а шрифт 1945 года расплывается пикселями.

Иногда, впрочем, до шрифта не доходит — фальшивку выдает банальная грамматическая ошибка. В моей практике был случай, когда обманщики написали Chateaux вместо Chateau. Это, конечно, совсем глупый ляп, чаще попадаются на незнании каких-то фактов. Например, когда на бутылке есть значок AOC — а вино при этом якобы было произведено за сто лет до того, как система, контролирующая регио­нальное происхождение вина во Франции, вообще появи­лась. Многие мои клиенты наверняка не заметили бы разницу между подлинным коллекционным вином и фальшивкой, не обратись они ко мне. Их нельзя винить в неразборчивости. Да, я уверена, что любой при желании может научиться отличать вино за 10 долларов от вина за 5 тысяч. Но в последние годы из-за наводнивших рынок подделок некоторые редкие сорта просто исчезли из продажи. Никто не знает, какими они должны быть на вкус, потому что их никто никогда не пробовал. Кроме того, важно помнить, что вино — это живая материя, и его вкус меняется в течение всей жизни. Две бутылки, разлитые из одной бочки, но хранившиеся в разных условиях, через 70 лет могут кардинально различаться по вкусу. В мире найдется всего несколько человек, которые много раз пробовали одни и те же редкие вина и действительно могут с ходу опознать их происхождение. Все остальные, которые бахвалятся такой способностью, — или позеры, или аферисты.

Среди моих клиентов не только наследные миллиардеры с огромными погребами. Есть и совсем небогатые люди: агенты по недвижимости, университетские профессора, студенты, увлекающиеся вином и только начинающие его коллекционировать. Многие из них готовы платить по пять тысяч долларов за бутылку и даже больше. И это нормально, потому что такая цена — не маркетинговая легенда, а необходимость. Например, виноградники Романе-Конти расположены на очень маленькой площади, которую физически нельзя расширить. Они могут производить строго определенное количество вина, а число желающих его купить будет расти с каждым годом — вместе с ними будет расти цена.

В свободное от основной работы время я помогаю ФБР. После того как я нашла доказательства по делу Руди Курниавана, они обращаются ко мне регулярно. Иногда эта работа кажется мне крутой и захватывающей — подделкой вина занимается тот же отдел, что расследует арт-преступления. Но временами бывает ужасно тяжело: подельники того же Руди преследовали меня несколько лет, а однажды даже пытались на меня напасть во время дегустации. Хотела бы я сказать, что имею дело с нелепыми безобидными мелкими мошенниками, но винная мафия, к сожалению, в своих методах мало отличается от мафии обычной. А реальные масштабы черного рынка посчитать невозможно, ведь подделывают не только редкие и старые вина, даже розовое вино за 30 баксов, которое выпускают Брэд Питт и Анджелина Джоли, успешно копируют по всему миру — просто потому, что на него огромный спрос».

Читайте далее...