Большая валентинка от главного гендерного ниндзя России Арины Холиной.

Хотите дарить друг другу подарки — ради бога. Выйти в свет, поесть в ресторане, заняться сексом в чулках и с анальной пробкой с розовым стразом — пожалуйста, мне-то что, это ваша жизнь. Губите её смолоду.

Но, знаете, когда мне хочется... допустим... надеть ботфорты из латекса и устроить секс на троих под альбом Мэрилина Мэнсона, я не превращаю это в национальную катастрофу.

В этот важный для меня день во всех ресторанах с потолка не свисают плетки и наручники. Вся реклама мира не атакует интернет, журналы и телевизор, предлагая двойное дилдо, кокаин и шлюх-трансвеститов.

Ну и вот. И почему я должна каждую секунду спотыкаться об эти омерзительные розовые сердечки, шоколадки с бантиками и списки «двадцати лучших подарков» к Дню Святого мать его Валентина, которого, судя по всему, даже никогда и не существовало?

Я не могу, к сожалению, позволить себе недельный бойкот интернета. Так что я обречена.

Ты не считаешь себя циничным человеком, пока не начнется эта вакханалия. Но чтобы защититься и спастись от безумствующей пошлости, ты превращаешься прямо-таки в воинствующую старую ведьму, которая готова бросаться на людей, запускать в них свои когти и кричать что-нибудь вроде: «Проклинаю вас, земляные черви!».

Я лично так вижу свой День Того, Кого Нельзя Называть. Утро. Ну, не то чтобы совсем раннее, — часов четырнадцать. Кофе, сигареты, сразу за этим — граппа. Утреннее опьянение, знаете, такое сладкое — как будто ты все еще спишь, и тебе снится, что ты выиграла в лотерею 150 миллионов долларов.

Фильм Shortbus. Это про секс-клуб, гейский любовный треугольник, девушку, которая не могла получить оргазм, депрессию и суицид. За ним — старая добрая датская порнушка.

Тупить в фейсбуке лучше всего, переходя с граппы на агварденте (если есть в запасах огненная вода). Можно и на виски, но это для середины дня немного сурово.

С другой стороны, если виски после граппы, то можно смотреть какую-нибудь тупую девичью любовную комедию типа «Гарри встретил Салли» или «Бриджит Джонс». И раздражаться из-за того, какие они все идиоты. Потому что они идиоты. И сюжеты идиотские.

А потом — сразу немецкое порно годов 70-х. Сюжет тут более логичный, а герои ведут себя более разумно, чем Бриджит.

Вот здесь у людей — Отношения. А не истерическая, бессмысленная подростковая чушь, когда после каждого секса женщина впадает в невменяемость и раскаяние, а мужчина, вместо того, чтобы сказать: «Ненавижу тебя, психопатка!», говорит, что любит ее такой, какая она есть.

В любой женской... ну, то есть любовной романтической комедии мы обязательно узнаем, что мужчины — негодяи. А в порнушке никто не негодяй — наоборот. Все очень отзывчивые, и без проблем, что в сарае, что на теннисном корте. А главное — потом все счастливы!

Ну, а когда уже в дело пойдет портвейн, надо не ответить на третий звонок своего парня. И поехать в клуб одной. Этот отрезок времени обязательно выпадет из сознания, но где-то посреди, например, клуба «Река» на концерте Сергея Воронова ты очнешься. И пустишься в пляс. И будешь думать, что танцуешь вообще офигенно, и одновременно — что тебе это кажется. И еще о том, что тебе на это все наплевать.

Но в какой-то момент ты догадываешься, что «вообще офигенно» - это такой уникальный стиль, а вокруг просто все зануды, поэтому надо выпить, конечно, портвейна, хотя портвейн тут по цене сумки от Hermes, так что к черту, давайте виски с колой. Только приносят виски, как кто-то хочет угостить тебя портвейном, но виски ты тоже выпиваешь, хотя ощущения у тебя уже странные — как будто алкоголь тебе вливают в желудок через зонд.

И в этом состоянии тебя посещают всяческие откровения. Например, что у людей, которым надо с треском и шумом показать самим себе, что они — Влюбленные, в жизни что-то не так. Иначе бы этот шабаш не был таким до боли в желудке вульгарным.

Почему в массах чувства ассоциируются с чем-то таким приторно-розовым, слащаво-клубничным? И почему все песни о любви так похожи на завывания ветра в оконных щелях?

Ты смотришь по сторонам в надежде обнаружить человеческую трагедию, горьковатое, но приятное, как пиво, одиночество, отчаяние, которое толкает на необдуманные и прекрасные поступки.

И видишь сплошную патоку, за которой все это скрывается. «Люби меня нежно», - поет группа. И пары держатся за ручки. Как мило. Ути-пути. Дайте тазик.

Кто-то приносит тебе еще виски. И ты понимаешь, что кому-то и правда так плохо, что он рассчитывает на твое тело.

Дальше ты помнишь, как рассказывала людям, почему Израиль никогда... НИКОГДА... ни на кого не нападал. Ладно, был однажды предотвращающий удар, но... Ты слышишь, как смешно говоришь — язык заплетается, но ты так стараешься говорить, как трезвая, что это даже, скорее, мило, чем стыдно.

И вот на этой ноте ты едешь к своему мужчине, чтобы спросить в шесть утра, есть ли у него виски. «Я люблю тебя, кажется, но не думай, что я это серьезно», - скажешь ты за шесть часов до того, как проснуться в колготках и контактных линзах.